III. Культурная борьба и Ульрих фон Гуттен

 

(окончание)

 

Исторический интерес личности Ульриха фон Гуттена. – Его литературная деятельность. – Его отношение к реформации. – Ульрих фон Гуттен и Лютер.

 

Ульрих фон Гуттен

Ульрих фон Гуттен

Если бы мы захотели указать на отдельного человека, которого можно было бы назвать выразителем всех тех движений, какие происходили тогда в Германии, касалось ли дело государственных и общественных реформ или культурной борьбы гуманизма, национальной оппозиции Риму или социальной оппозиции клиру, то без всякого колебания должны были бы остановиться на имени гуманиста из имперских рыцарей Ульриха фон Гуттена.

Личность Ульриха фон Гуттена – одна из наиболее интересных в эту любопытную эпоху. Чуткий и отзывчивый, отличаясь каким‑то вечным беспокойством духа и быстротой решений (animus irrequietis et versatilis), страстно относившийся ко всем вопросам своего времени, человек с темпераментом публициста и политического деятеля, гуманист, хорошо владевший мечом, и рыцарь, еще того лучше владевший пером, Ульрих фон Гуттен был как бы создан для того, чтобы сделаться рельефным и всесторонним отражением той социально‑политической, национально‑религиозной и вместе с тем культурной борьбы, которая велась тогда в Германии. Он был настоящим воплощением стремлений передовой части немецкого общества и, можно сказать, даже опережал свою эпоху в качестве светского гуманиста и демократического радикала, которому суждено было действовать в годы сильного религиозного возбуждения и среди сословной розни феодального общества.

Ульрих фон Гуттен родился в 1488 г. в семье имперского рыцаря из древнего, но захудалого рода, разделившегося на несколько линий. Отец отдал Ульриха, как младшего сына, притом хилого и болезненного, в фульдский монастырь, где он должен был учиться и впоследствии принять духовный сан, но, когда ему исполнилось семнадцать лет, его сманил оттуда молодой гуманист Крот Рубиан. Юные друзья отправились в Кельнский университет (1505), а оттуда попали в Эрфурт, где Ульрих близко сошелся с жившими там гуманистами и пользовался материальною поддержкою со стороны готского каноника Муциана Руфа, стоявшего во главе гуманистического кружка со светским направлением. Затем для Гуттена началась странническая жизнь, наполненная лишениями и приключениями. След их остался в его «Жалобах» (Querelae), заключавших в себе обращение «к богам и в особенности к знакомому со страданиями Христу». В это время молодой гуманист выступает, как поэт, обращает на себя внимание в Вене стихотворением к императору Максимилиану о необходимости войны с Венецией и достигает известности в гуманистических кругах, благодаря своему сочинению «De arte versificandi», выдержавшему несколько изданий и сделавшемуся даже школьным руководством. Это несколько примирило с Ульрихом его отца, страшно на него рассердившегося за бегство из монастыря, но он все‑таки требовал от сына приобретения ученого диплома, который давал бы ему право рассчитывать на духовную или чиновничью карьеру. Отец и сын порешили на том, что один даст средства, на которые другой отправится в Болонью учиться праву. Весною 1512 г. мы видим Гуттена в Италии. Там в это время велась война, а Гуттен был не такого нрава, чтобы воздержаться от участия в какой бы то ни было борьбе. Занятия Гуттена юриспруденцией были непродолжительными, тем более, что он больше интересовался греческим языком, а затем он поступил в императорскую армию, хотя после этого он не переставал, как сам он выражается, служить музам. К этому времени относятся его «Эпиграммы к императору Максимилиану». В них, например, император изображен орлом, надменный галл – петухом, а Венеция – лягушкой, или еще: Италия жалуется Аполлону на то, что на нее напали коварный венецианец, надменный француз и пьяный немец, а Аполлон ей отвечает, что один всегда вероломен, другой всегда нахален, а третий иногда бывает и трезвым, так что ей самой видно, кого выбирать. По возвращении на родину Гуттен получил судебную должность у архиепископа майнцского. В честь этого духовного князя он написал стихотворение, любопытное по высказанным в нем политическим взглядам: рыцарь‑гуманист нападает на глупость, невежество и варварство собственного сословия, тем не менее заявляющего притязания на видную политическую роль. Вскоре, впрочем, одно обстоятельство пробудило в нем сословное чувство: герцог вюртембергский Ульрих, отличавшийся крайним деспотизмом, убил находившегося у него на службе одного из многочисленных Гуттенов за то, что тот не хотел уступить ему своей жены (1515). В написанных по этому случаю стихотворениях Ульрих фон Гуттен обратился к франконскому рыцарству с воззванием против вюртембергского герцога и написал против него памфлет в форме обвинительного акта, где говорит о необходимости избавить страну от угнетающего ее чудовища, а в доказательство жестокости герцога ссылается на бывшее незадолго перед тем восстание местных крестьян, вызванное притеснениями герцога и подавленное им самым ужасным образом. Во второй «речи», разочаровавшись в имперском правосудии, Гуттен прямо заговорил революционным языком: «Поднимайтесь, швабы! берите свою свободу, которой вы, конечно, хотите! Ваши предки не терпели над собой королевской власти, и вы не стерпите над собою власти разбойника и убийцы». Свою литературную борьбу против вюртембергского герцога он продолжал и в Италии, куда снова отправился и где пробыл с конца 1515 г. до середины 1517 г.

Вторичное посещение Италии Гуттеном, – побывавшим на этот раз и в Риме, – интересно в двух отношениях. С одной стороны, он продолжал писать патриотические стихотворения по поводу военных событий, бывших крайне неблагоприятными для Максимилиана, с другой, он начал высказывать резкие вещи против папства и клира в виде, напр., стихотворного послания к Кроту Рубиану, состоящего из нескольких эпиграмм. В это время Гуттен окончательно убедился, что из него выйдет «никто», и как бы в ответ на слова отца, выражавшего желание, чтобы он сделался хоть чем‑нибудь, написал своего «Никто», где опять досталось от него духовенству. Рейхлиновский спор вовлек и Гуттена в гуманистическую борьбу со схоластиками: в 1517 г. он издал упомянутый «Triumphus Capnionis» и участвовал в составлении второй части «Писем темных людей». После этого наступили для него более счастливые годы, когда он, увенчанный лаврами самим Максимилианом, поступил ко двору майнцского архиепископа. Какраз в это время завязался спор об индульгенциях между Лютером и Цвингли, и вот как писал Гуттен об этом своему другу вестфальскому графу фон Нуэнару, которого гуманисты назвали comes de Nova Aquila: «В Виттенберге явилась партия против папской власти, а другая отстаивает индульгенции. Обеими предводительствуют монахи. Недавно они принялись и за строчение, так что типографщикам будет много работы. Таким образом, надеюсь, они уходят друг друга; я не так давно сказал одному монаху, передавшему мне это: жрите друг друга, пусть от вас ничего не останется». Тут же Гуттен выразил пожелание, чтобы «сгибли и вымерли все, препятствующие зарождающемуся просвещению». Вместе с тем он продолжал интересоваться и политикой, написав в 1518 г. «Турецкую речь» к германским князьям, где между прочим рекомендует им начать войну для предотвращения внутреннего восстания, которое он уже предвидел, а в следующем году приняв участие в походе на своего давнишнего врага, герцога вюртембергского. Когда этот князь захватил имперский город Рейтлинген, против него поднялись силы швабского союза под начальством имперского рыцаря Франца фон Зиккингена (через три года после того ставшего во главе рыцарского восстания), и герцог был изгнан из своих владений. Гуттен написал еще одну обличительную речь против павшего князя. Это было в год смерти Максимилиана и лейпцигского диспута Лютера с Экком. Известие о новом споре между богословами обрадовало Гуттена, писавшего по этому поводу своим друзьям, что эти люди не на шутку отделывают друг друга, но в том же 1519 г. он иначе заинтересовался монашеским спором, когда понял, куда ведет протест Лютера. Его интерес к религиозному вопросу, имевший главным образом характер национальной и политической оппозиции против Рима[1],выразился в памфлетах начала двадцатых годов, каковы «Вадиск или римская троица» (напр., в Риме много трех вещей: попов, потаскух и писцов; в Риме торгуют тремя вещами: Христом, должностями и женщинами и т. п.), «Созерцающие» и др., где, между прочим, он рассматривает вопросы о папской власти, о браке духовенства и т. п. В «Вадиске» есть, например, весьма сильное место, в котором Рим изображается, как кладовая награбленного во всем мире добра, а папа, окруженный пожиралами, – как червь, подтачивающий это добро и высасывающий кровь из немцев. «Неужели немцы не подымут оружия? Неужели не пойдут на них с огнем и мечом? Это грабители нашей родины: с жадностью, нахальством и яростью грабят они нацию, стоящую во главе мира, купаются в поте и крови немецкого народа, набивают брюхо и питают похоть свою на счет бедных». Еще раньше нашел он рукопись сочинения Лаврентия Валлы «De falso credita et emendita donatione Constantini, которую он издал с посвящением папе Льву X, заключавшим в себе целое нападение на папство: «Нельзя, – писал Гуттен здесь, – найти достаточного порицания для людей, пользовавшихся малейшим предлогом, чтобы награбить денег, торговавших буллами, установивших таксу за отпущение грехов, продававших духовные должности, налагавших подати под разными вымышленными предлогами, людей, которые, поступая таким образом, титуловались святейшими и не терпели, чтобы их задевали, хотя бы одним словом. Но если бы кто-либо осмелился сравнить тебя с этими разбойниками, этими чудовищными тиранами, разве не счел бы ты его, великий Лев, своим заклятым врагом?» После того, как Гуттен стал открыто на сторону Лютера, ему неудобно уже было оставаться на службе у архиепископа майнцского. В это время он сделал неудачную попытку привлечь на сторону реформации брата Карла V, эрцгерцога Фердинанда, на которого, как и на самого императора, патриоты и сторонники Лютера возлагали неосновательные надежды. По этому поводу он ездил к нему в Вену. Затем он переехал в замок Эбернбург к Францу фон Зиккингену, с которым сдружился во время рыцарского похода на герцога вюртембергского.

Последние четыре года жизни Гуттена (1520–1523) протекли в сильной агитации. Осенью 1520 г. он выпустил четыре воззвания: к императору, к двум курфюрстам (саксонскому и майнцскому) и к «немцам всех сословий». Кроме того, он ответил на папскую буллу против Лютера своим её разбором, а на её сожжение Лютером написал стихи. Он бросает теперь гуманистическую латынь и пишет по‑немецки[2] «Жалобу и увещание против непомерной и нехристианской власти римского папы». С этого памфлета начинается новый период его деятельности,характеризующийся, как мы еще увидим, постепенным переходом Гуттена на почву политической революции, и сам он все более и более превращается из имперского рыцаря в демократического радикала в совершенно новом духе. Он и Лютера думал тогда превратить в демагога, но между ними скоро последовал разрыв: их сближала общая национальная оппозиция Риму, но это были слишком несходные натуры, и желали они вещей, слишком непохожих одна на другую, чтобы им можно было долго идти рука об руку.

Хотя Ульрих фон Гуттен с раннего возраста принимал участие во всех главнейших событиях эпохи, каковы итальянские войны, рейхлиновский спор, низвержение герцога вюртембергского, политическое движение двадцатых годом, хотя в своих сочинениях он отзывался на все вопросы, волновавшие в то время немецкую нацию, он мало мог быть понятен современникам, так сказать, слишком зарвавшись вперед и задумав осуществить средневековыми силами такой общественный строй, для создания которого не было необходимых элементов в окружавшей его действительности. В голове Гуттена таились мысли, возникали планы, он стремился вызвать движение и им руководить, направляя его в смысле своих политических планов, тогда как Лютер был более увлечен движением, чем его вызвал; в то время, как Гуттен уже выступал политическим деятелем, Лютер, отличавшийся менее отзывчивой и подвижной натурой, начавший сознательную жизнь аскетом и папистом, скрывавшийся в монастырской келье от житейских бурь и лишь с трудом вытащенный на проповедническую и профессорскую кафедру, был только богословом, подвергшим осуждению торг индульгенциями и имевшим в запасе лишь один отвлеченный принцип – учение об оправдании посредством веры. Правда, этот принцип был выстрадан им в монастырской тиши, но он не имел непосредственного отношения к тогдашним политическим и культурным злобам дня. И тем не менее Лютер делается сразу центральной личностью этой бурной эпохи: на целую голову выше многих современных деятелей, он все‑таки был более под стать среднему немецкому человеку, более ему понятен, и вот все обратились к нему и поставили его на большую высоту – и князья, которые стали ему покровительствовать, и гуманисты, вступавшие с ним в союз, и города, принявшие его учение, и рыцари, предлагавшие ему свою защиту, и крестьяне, искавшие у него одобрения своих требований, даже сам император, наконец, который в виттенбергском монахе готов был видеть удобное орудие, дабы при случае воспользоваться им при сложных политических отношениях к курии. Правда, многие ошиблись, многим пришлось разочароваться в реформаторе и отвернуться от него, но Лютер сыграл свою роль объединителя разных движений, происходивших тогда в Германии. Результаты этого объединения оказались совсем не такими, каких ожидал, каких хотел достигнуть Ульрих фон Гуттен, а в нем ведь также находили свое объединение все главные движения эпохи. Причины успеха Лютера и неуспеха Гуттена лежали, конечно, в них самих, но только отчасти: торжество дела Лютера, хотя и далеко неполное, и падение всех надежд и планов Гуттена были результатом того, что религиозно настроенная и недовольная Римом Германия была более готова к принятию церковной реформы, чем к той политической свободе и тому общественному переустройству, о которых мечтал Ульрих фон Гуттен.



[1] См. взгляд Гуттена на папский Рим в 1 вып. «Источников по истории реформации».

[2] Szamatolski. Ulrichs von Hutten deutsche Schriften.