Шопенгауэр – ученик Канта, что он всегда открыто признавал. Но если Фихте, Шеллинг и Гегель в его глазах, являются побочными потомками этого философа, себя самого он производит от Канта по прямой линии, и эта претензия не лишена основания. «Действие, производимое изучением Канта, – говорит Шопенгауэр, – подобно действию снятия катаракты у слепого. Оно вызывает в нас интеллектуальное возрождение; с Канта начался новый способ философствовать». Этот энтузиазм был плодом продолжительного изучения, Шопенгауэр всесторонне изучил и разобрал кантовскую критику. Он испытал на себе ту метаморфозу, которую неизбежно вызывает Кант, когда проникаются его философией, а не говорят о нем на основании поверхностного знакомства или анализа из вторых рук.

Восхищение Шопенгауэра Кантом не было, однако, безусловно. Шопенгауэр издал специальное сочинение под заглавием: «Критика Кантовской философии» (Kritik der Kantischen Philosophie), в качестве приложения к первому тому своего главного сочинения. (См. также Parerga und Paralipomena, том 1, § 13.) Не ограничиваясь критикою подробностей, он обращается к Канту с серьезным упреком, а именно:

В 1781 году Кант выпустил первое издание «Критики чистого разума», а в 1787 году – второе. Это второе издание, кроме других существенных изменений, содержит опровержение идеализма Беркли, который, по Шопенгауэру, сделался жертвою предрассудка и здравого смысла. Согласно Шопенгауэру, никто не должен считать, что хорошо и точно знает Канта, если будет держаться этого второго издания.

Иммануил Кант

Иммануил Кант

 

Шопенгауэр полагает: Кант был чистым идеалистом в первом издании, а во втором перешёл к «реализму». Сначала Канта признал в абсолютной и неограниченной форме принцип: нет объекта без субъекта. Затем, как бы испугавшись своей смелости, он допустил, что независимо от мыслящего духа существует некоторая внешняя реальность, которая, несомненно, может быть познаваема только в границах мысли, но не ей обязана своим существованием. «Материал созерцания, – говорит Кант, – дан извне». Но как и почему? Кант этого не говорит, а когда он пытается доказать существование этого объекта, то делает это путем логической ошибки, которую Шопенгауэр определяет следующим образом: – Закон причинности, как доказано Кантом, имеет только субъективное значение; он имеет значение лишь для субъекта, как феномен его ума и регулирующий принцип. Почему же Кант основывается на законе причинности чтобы доказать существование объекта! Он основывает свою гипотезу вещи в себе на том, что ощущение, вызываемое у нас, должно иметь внешнюю причину. Но закон причинности, как он прекрасно показал, – априорен; это функция нашего интеллекта, а потому он совершенно субъективен; он не может иметь объективного значения и неприложим к нуменам.

Эту совершенно неосновательную гипотезу о чем-то существующем вне нас, – опирающуюся на неправильном применении закона причинности, – Шопенгауэр называет «ахиллесовой пятой» философии Канта; этот слабый пункт был указан уже кантианцем Шульце, в его «Энесидеме». Иными словами, Шопенгауэр ставит Канту такую дилемму: или наши ощущения чисто субъективны – как же в таком случае допустить независимую от них «вещь в себе»? – Или надо признать вещь в себе, что можно сделать, опираясь на принцип причинности (вещь в себе – это предполагаемая причина наших ощущений), но почему же в таком случае не признавать за законом причинности объективного значения? Кантовский полуидеализм не выдерживает критики.

Но действительно ли Кант противоречит себе? Перешел ли он от чистого идеализма к проблематическому реализму? Мишле (в Берлине), Куно Фишер, Розенкранц разделяли мнение Шопенгауэра; Ибервег же держался противоположного взгляда. Кажется, что вся беда в неопределенном смысле, приданною Кантом слову «объект», которое у него обозначает то чистую пустоту, чистое, совершенно недоступное для мысли ничто, то реальное бытие. Очень важно отметить вышеуказанное положение Шопенгауэра в отношение к его учителю и решительный шаг, сделанный им к абсолютному идеализму.

Было бы бесполезно излагать здесь его критику кантовской философии, наполненную техническими замечаниями и подробностями. Отметим лишь несколько пунктов.

«Величайшую заслугу Канта составляет указанное им различие между феноменом и вещью в себе, между тем, что кажется, и тем, чтоесть. Кант показал, что между вещью и нами постоянно находится интеллект, а потому она никогда не может быть познана нами в том виде, как существует». «Кант пришёл к вещи в себе не прямым путем, но благодаря непоследовательности. Он не признал прямо, что вещь в себе – это воля, но сделал определенный шаг к этому, показав, что моральное поведение человека не зависит от законов, управляющих феноменами». (Шопенгауэр. Критика кантовской философии.)

Шопенгауэр признает превосходной теорию Канта об идеальности времени и пространства, которые тот поместил в нас, в нашем мозгу, вместо того, чтобы приписать их – как то обыкновенно делают – самим вещам. Но, – говорит он, – лишь только Кант переходит от интуиций (перцепций) к мысли, т. е. к суждению, – какое злоупотребление симметрией, каким логическим пыткам подвергается человеческое познание, сколько повторений, сколько различных терминов для обозначения одной и той же вещи! «Философия Канта нисколько не напоминает греческой архитектуры, которая проста, величественна и охватывается одним взглядом; она скорее похожа на готическое искусство: это разнообразие в симметрии, разделения и подразделения, повторяющиеся, как в средневековом храме».

Артур Шопенгауэр

Артур Шопенгауэр

 

Известно, что Кант сводит идеи разума к трем трансцендентальным безусловным: к душе, миру и Богу. Шопенгауэр справедливо замечает, что это тоже «злоупотребление симметрией», и что два из этих безусловных обусловлены третьим, а именно: душа и мир – Богом, их первоначальной причиной. Оставляя в стороне это возражение, мы находим, что три безусловные, составляющие, по Канту, существенное в нашем разуме, на деле – результат влияния христианства на философию от схоластики до Вольфа. Философам кажется таким простым и естественным приписать эти идеи разуму, а между тем никем не доказано, чтобы они явились как следствие его развития, как нечто ему свойственное. Чтобы доказать это, нужно было бы прибегнуть в историческим изысканиям и исследовать, пришли ли к этим идеям древние народы Востока, в частности индусы и древнейшие из греческих философов, – не приписываем ли мы им этих идей слишком простодушно, подобно грекам, всюду видевшим своих богов, или подобно тому, как неправильно переводим мы словом «Бог», Брахму индусов и «Тиен» китайцев, – не встречается – ли теизм в собственном смысле, только в иудействе и в двух происшедших из него религиях, последователи которых называют язычниками приверженцев всех других религий мира.

Шопенгауэр ненавидит теизм (равнозначный у него «объективизму») и потому главным результатом «войны на смерть», которую объявил естественной теологии Кант и которою он восхищается, считает «открытие той поразительной истины, что философия должна быть совершенно отлична от иудейской мифологии». (Parerga und Paralipomena, том 1.)

Вообще, Шопенгауэр принимает все конечные выводы «Критики» Канта: необходимость анализа человеческого разума для определения его пределов, невозможность переступить за границы субъективного опыта, необходимость априорных форм для упорядочения последнего. Но принимая все сделанное его учителем, Шопенгауэр рассчитывает идти дальше его. Кант определил, при каких условиях и в каких пределах возможна метафизика. Шопенгауэр предпринял её построение.

 

По материалам работы Т. Рибо «Философия Шопенгауэра»