Разгром Новгорода Иваном Грозным

Уже погибли почти все лица, которые во время болезни Ивана Грозного склонялись на сторону его двоюродного брата, князя Владимира Андреевича, но сам Владимир еще оставался жив. До какой степени ему не доверял царь после болезни своей, видно из того, что несколько раз брал с него записи (письменные обязательства) верно служить и ему, царю, и сыну его. Князь Владимир должен был при этом обещать, что пойдет войной даже на своего родного брата, если прикажет царевич; донесет ему даже на свою мать, если та умыслит ему какое зло, и пр.

Иван Грозный переменил у Владимира всех бояр и слуг, из одной волости перевел его в другую, наконец, и совсем покончил с ним. По одному известию, князь замышлял перейти в подданство. Сигизмунду. Так ли это было действительно или это была клевета – трудно судить; но вначале Владимир Андреевич погиб. По одним известиям, он был осужден в присутствии царя выпить отраву, по другим – ему была отрублена голова. С ним вместе казнены были его жена, дети, и даже служанок, выразивших сочувствие своим господам, расстреляли.

Ненасытная злоба кипела в сердце Ивана IV; никакие жертвы, казалось, не могли утолить ее: очевидно, страшная душевная болезнь обуревала его. Вечный страх измены помрачал ум его, делал его злобным, жестоким. Страшась сам всего, он хотел страшить всех... Мало того что он беспощадно истреблял боярские роды, он хотел быть страшен и простому люду. Несомненно, что опричники своими доносами и клеветами разжигали все пуще и пуще больную душу Ивана.

Летом 1569 года явился к Грозному какой-то бродяга с доносом, что новгородцы хотят предаться польскому королю. Доносчик заявил, что написана даже грамота к королю и хранится в Софийском соборе, за образом Богоматери. Царь отправил в Новгород доверенное лицо вместе с доносчиком, и грамота действительно нашлась в указанном месте. Говорят, что доносчик из мести новгородцам, чем-то обидевшим его, сам сочинил грамоту и очень искусно подписался под руку архиепископа и некоторых влиятельных новгородцев.

Иван Грозный поверил доносу. Новгородцы и псковичи, среди которых еще жили предания о старых вольностях, могли казаться ему подозрительными. Весьма вероятно, что в Новгороде, вдали от Москвы, смелее, чем где-либо, поговаривали о бесчинствах опричнины, и слухи об этом могли доходить до царя. Он еще раньше доноса выселил из Новгорода и Пскова несколько сот семей; теперь же, имея благовидный повод, решился этим городам дать надолго острастку.

В декабре 1569 года Иван Грозный предпринял поход на север. Не только опричники были с царем, но он вел с собою будто на настоящую войну и отряд войска. Разгром начался с границ бывших тверских владений, от города Клина до Новгорода. Опричники врывались в города, грабили, били кого попало, даже убивали людей неведомо за что. Особенно сильно пострадала Тверь.

2 января 1570 года прибыл в Новгород передовой отряд царской дружины и занял все пути из города, чтобы ни один человек не ушел отсюда. Во всех подгородных монастырях начальники этого отряда запечатали казну, захватили игуменов и иноков числом более 500; взяты были под стражу и священники новгородских церквей; знатнейших жителей, купцов, приказных людей также забрали под стражу, а имущество их опечатали.

6 января вечером прибыл Иван Грозный со всем двором, с полутора тысячами стрельцов, и остановился на Торговой стороне, на Городище. На следующий день отдано было первое приказание: захваченных игуменов и монахов бить палками до смерти и трупы развозить по монастырям для погребения. На третий день по приезде, в воскресенье, государь отправился в кремль, к св. Софии, к обедне. На Волховском мосту, по стародавнему обычаю, владыка Пимен со всем собором, с крестами и иконами вышел встречать государя. Владыка хотел осенить его крестом, но Иван не подошел ко кресту, а начал гневно говорить владыке:

– Ты не пастырь и не учитель – но волк, хищник, грабитель, изменник, нашей царской багрянице и венцу досадитель!..

Сказавши это, он приказал владыке служить обедню в Софийском соборе. По окончании службы Иван Грозный с ближайшими своими опричниками из церкви пошел к владыке в столовую палату. Здесь для высокого гостя был приготовлен обед. Но едва царь отведал пищи, как вдруг завопил страшным голосом. Это было условным знаком нападения. Владыку схватили. Опричники кинулись грабить двор и казну его; хватали его слуг и отдавали под стражу, а потом по царскому приказу ходили по всем монастырям и церквам и забирали церковную казну и утварь.

Затем Иван Грозный с сыном своим отправился снова на Торговую сторону, в Городище, и здесь открыл суд: сюда приводили новгородцев, взятых под стражу; их подвергали пыткам, жгли при помощи какого-то состава на медленном огне. Обвиненных, привязавши к саням, волокли к Волхову. Здесь большое пространство реки было очищено от льда. Осужденных с Волховского моста с высоты бросали в воду, связанных по рукам и ногам. Кидали также женщин и детей, младенцев привязывали к их матерям. По реке ездили в челнах опричники и баграми, рогатинами и топорами добивали тех, которые всплывали.

Эта ужасная расправа длилась, «грех наших ради», говорит летописец, пять недель без перерыва. Казненных и замученных до смерти было более полутора тысяч. После того опричники рыскали по городу и его окрестностям, грабили лавки, дворы, разоряли дома, истребляли домашние запасы, убивали скот... Верст на двести кругом Новгорода были опустошены села и деревни.

Наконец, 13 февраля, Иван Грозный приказал созвать уцелевших новгородцев с каждой улицы по одному. Явились они пред ним, трепеща от страха, бледные как мертвецы: они ожидали смерти. Но царь взглянул на них милостиво и обратился к ним с ласковой речью.

– Молите человеколюбивого Бога, – сказал он, – о нашем благочестивом державстве, о детях наших молите, чтобы Господь даровал нам победу на всех видимых и невидимых врагов. Пусть взыщется вся кровь эта на изменниках, владыке Пимене и его советниках; вы же об этом теперь не скорбите и живите в Новгороде благодарно!

Пимен, клеветавший раньше на Филиппа, лишен был сана, предан поруганию и сослан в заточение.

Памятен остался новгородцам этот грозный суд... Два года спустя после погрома, во время обедни, в одной церкви вдруг разнеслась почему-то молва, что Иван Грозный с опричниками приехал в город. Толпа в ужасе кинулась во все стороны. Мужчины, женщины и дети с плачем бежали, сами не зная куда. Страх от бегущих сообщился и другим; купцы от испуга покидали даже свои лавки, товары и бежали... Не скоро и очнулись от страха. Такой переполох произвел слух о приезде грозного владыки.

Иван Грозный во Пскове. Никола Салос

Из Новгорода царь отправился во Псков. Псковичи в ужасе ждали участи новгородцев, исповедовались, причащались... Но псковский воевода князь Юрий Токмаков оказался очень находчивым: он распорядился, чтобы устроена была царю особенная, небывалая встреча. Иван Грозный подъехал ко Пскову ночью и остановился переночевать в одном подгородном монастыре. На заре царь услышал звон во всех псковских церквах: то благовестили к заутрене; псковичи готовились в последний раз пред смертью помолиться Богу. Это, говорят, тронуло государя и расположило к жалости.

Когда же он вступил в город, то его взорам представилось неожиданное зрелище. Жители стояли по улицам, каждый пред своим домом, с женами своими и детьми, держа в руках хлеб и соль. Завидев царя, все падали на колена и с полней покорностью приветствовали его. Эта встреча умилила его. Он запретил опричникам убивать или мучить жителей, позволил только пограбить их.

Иван Грозный недолго пробыл во Пскове. Рассказывают, между прочим, что он посетил блаженного Николу Салоса (Салос по-гречески значит юродивый). Никола стал потчевать царя сырым мясом, а тогда был великий пост.

– Я – христианин, – сказал царь, – и не ем говядины в пост.

– Хуже ты делаешь, мясо человеческое ты ешь! – возразил юродивый. Этим укором и некоторыми дурными предвещаниями юродивый, говорят, так напугал суеверного Ивана, что он поспешил уехать из Пскова.

Иван Грозный и Никола Салос. Картина А. Рябушкина, 1903

Казни Ивана Грозного в Москве после похода на Новгород

По возвращении Ивана Грозного в Москву начались и здесь розыски участников новгородской измены. На многих бояр и даже близких царю людей было донесено, будто они сносились с Пименом и злоумышляли на государя.

25 июля, на большой Московской площади, в Китай-городе, поставлено было 18 виселиц, разложены были разные орудия пытки, зажжен громадный костер, над которым повесили огромный чан с водою. Готовилось страшное зрелище. Жители Москвы в ужасе спешили укрыться: торговцы бежали, покидая свои открытые лавки. Боялись все, что над Москвою разразится такая же гроза царской немилости, как над Новгородом. Площадь опустела. Только толпа опричников стояла здесь в ожидании жертв. Среди тишины словно вымершего города раздался звук бубнов: то въезжал царь. Он был верхом на коне; с ним рядом ехал его любимый старший сын Иван Иванович; следом за ними – приближенные сановники, отряды опричников, позади них вели осужденных, около трехсот человек, уже измученных пытками, истерзанных, походивших на мертвецов.

Иван Грозный осмотрелся и остался очень недоволен, что площадь пуста, что нет народа. Он приказал опричникам сгонять людей. Жители, конечно, не смели ослушаться, выходили испуганные из ям, из погребов, куда попрятались со страху. Когда площадь наполнилась народом, царь громко сказал:

– Народ, увидишь муки и гибель, но караю изменников. Отвечай, прав ли суд мой?

– Да здравствует на многие лета государь великий! Да погибнут изменники! – закричал в ответ народ.

Иван Грозный приказал отделить из толпы осужденных сто восемьдесят человек менее виновных и даровал им жизнь.

Затем начались и продолжались четыре часа подряд ужасные, изысканно-мучительные казни...

Не станем описывать этих ужасов, глубоко возмущающих человеческое чувство. Хотя о них подробно рассказывают в своих записках иноземцы, свидетельствует Курбский, говорят и наши летописи, – но всему верить нельзя: все, что слишком поражает чувство человека, обыкновенно потом в рассказах преувеличивается – даже невольно; а иноземцы, сначала служившие Грозному царю, потом изменившие, конечно, очень склонны были преувеличивать ужас жестоких казней его. То же надо сказать и о русских изменниках. Но если даже откинуть все баснословное в рассказах о лютых казнях и мучениях, то все-таки много еще останется несомненного и ужасного...

Упоминается в современных записках о страшных орудиях мучения: сковородах, печах, клещах; говорится о том, что вбивали иглы под ногти, резали по суставам, перетирали веревками и пр.

Надо припомнить, что в то время и в Западной Европе обильно лилась человеческая кровь. Это была пора какого-то умственного и нравственного помрачения. Набожность и зверство шли рука об руку. В Испании дымились сотни костров, на которых приносились человеческие жертвы, – жгли еретиков во имя Христовой веры. Во Франции в одну ночь десятки тысяч их были избиты во имя той же веры, а в Риме папа, считавшийся наместником Христа на земле, праздновал эти злодейства как победы Христовой веры над ересью и служил благодарственные молебны!..

Жестокость Ивана Грозного дошла до высшей меры после новгородских казней. Его опричники, часто окровавленные, с дикими криками: «Гойда! Гойда!» – носились на своих лихих конях по Москве, приводя всех в ужас. Даже потехи грозного царя были порою ужасны. Случалось, что он приказывал выпускать медведей на толпу народа, ни в чем не повинного, и тешился воплями испуганных и убегающих людей, стонами пострадавших. Искалеченных, впрочем, он всегда щедро награждал.

Любил Иван Грозный тешиться с веселыми людьми, скоморохами. У него было много и шутов. Но их участь также бывала иногда очень горькая! Рассказывают, что один шут, князь Гвоздев, пошутил как-то неудачно во время царского обеда. Царь вылил на него мису горячих щей. Несчастный завопил и хотел бежать. Это совсем не понравилось царю, и он ударил шута ножом. Тот упал, обливаясь кровью. Царь опомнился, велел поскорее позвать своего врача Арнольфа и сказал ему:

– Исцели слугу моего доброго, я пошутил с ним неосторожно.

– Так неосторожно, – отвечал лекарь, взглянув на рану, – что разве только Бог и твое царское величество может воскресить его.

Тогда царь, махнув рукой, проговорил: «Ну его, пса!» – и продолжал пировать.

Случалось, если верить рассказам иностранцев, что и смертная казнь обращалась в злую потеху. Над жертвой издевались.

Рассказывают, например, такой случай. Один из воевод, Никита Казаринов, ожидая опалы и смерти, уехал из Москвы и посхимился в одном из монастырей. Иван Грозный послал за ним, с злобной усмешкой сказал, что схимники – ангелы и потому должны лететь на небо, и велел его взорвать на бочке пороха.

Жестокие нравы были в ту пору, и как ни ужасны были мучения и казни, но люди того времени так не возмущались ими, как возмутились бы теперь. В довершение бедствий в 1570 году свирепствовали ужасный голод и мор. Холода, а потом засухи сгубили жатву. Цены на хлеб поднялись неслыханные. Бедняки толпами скитались по улицам Москвы, прося подаяния. Люди, прежде достаточные, разорились, обнищали вконец. На улицах, на дорогах лежали трупы умерших от голода... От изнурения, от дурной пищи и от голода начались повальные болезни. До 1572 года продолжались бедствия. В это время обрушилось на Москву новое несчастие – страшное нашествие крымских татар.