В русской литературе нет романа более грандиозного по замыслу, обширного по размерам и совершенного по построению, чем «Война и мир». Лев Толстой задумал первоначально роман «Декабристы», но, чтобы воссоздать эпоху двадцатых годов, он переходит мыслью к прошлому своих героев и наконец остановился на времени войн с Наполеоном. Перед нами – эпопея русской жизни, художественное претворение одного из самых драматических периодов истории России в поэму о русском народе, о его таинственных судьбах, о его национальном духе.
Толстой проводит перед нами ряд могучих и ярких личностей, отважных бойцов, вождей, полководцев, государственных деятелей, мыслителей и творцов культуры, но все это – только блистательная поверхность картины: под ней скрывается единственный и подлинный герой поэмы – смиренный и простой русский народ. Не царь со своими министрами и дипломатами, не генералы со своими адъютантами, не аристократические салоны, не дворянские усадьбы победили Наполеона – его сокрушила духовная сила народа, ополчившегося против «антихриста». Толстой всегда противопоставляет образованному, светскому обществу народную «общину», началу личному – начало народное. И эта тенденциозность не вредит правдивости его изображения, так как он горячо верит, что это не его личная, субъективная правда, а правда самой жизни. Он убежден, что факты говорят за себя, что беспристрастное изображение действительности открывает «народную правду» во всей ее простоте.
Наполеон на императорском троне. Картина Ж. О. Д. Энгра, 1806
Стремление к объективности изменяет автору только в одном случае: описывая Наполеона, он сознательно унижает его; в его холодной иронии чувствуется личная неприязнь; во всем остальном Толстой соблюдает «справедливость»: у него нет святых и героев – все люди; даже изображая любимые им народные типы, он не идеализирует их. Если художник всегда судья, то автор «Войны и мира» вполне заслуживает имени «судьи праведного». В романе Толстого сталкиваются не только две страны – Франция и Россия, два сословия – дворянство и народ, две культуры – европейская и русская, но и два религиозных мировоззрения.
Дух человекобожества, демонической гордыни сильной личности борется «с духом простоты и правды», с христианским смирением русского народа. Первый воплощен в великом гении, сыне революции и сокрушителе тронов Наполеоне; второй – в «обыкновенном человеке» Кутузове. Первый сам себя венчает императором и мнит себя вершителем судеб мира; он – Цезарь, он – Бог. Второй, «постигая волю Провидения, подчиняет ей свою личную волю»; он представитель «бессознательной, общей, роевой жизни человечества»; и в этом его мудрость и праведность. «Кутузов, – пишет Толстой, – никогда не говорил о веках, которые смотрят с высоты пирамид, о жертвах, которые он приносит отечеству; он вообще ничего не говорил о себе, не играл никакой роли, казался всегда самым простым и обыкновенным человеком и говорил самые простые, обыкновенные вещи».
Портрет М. И. Кутузова. Художник Дж. Доу, 1829
Таков религиозно-философский смысл романа Толстого. Им завершается огромный и блестящий период европейской культуры, начавшийся с эпохи Ренессанса и увенчанный величественной фигурой Наполеона. Постепенное освобождение личности от всех форм зависимости – социальной, религиозной, нравственной – закончилось бунтом сильного, богоподобного человека против общества, морали и религии. Романтический герой – мятежник, индивидуалист и богоборец. Своей волей и разумом он хочет перестроить весь мир.
Толстой, охваченный предчувствием грядущих катастроф – мировых войн и социальных революций, – пытается вернуть человечество к истокам его культурной жизни, к коллективному сознанию, к началу «роевому, стихийному». Личность должна перестать быть личностью и слиться с океаном мировой безличной жизни. От нее требуется бессознательность и смирение.
Диагноз Толстого правилен, но предлагаемое им лечение хуже самой болезни. Человечество не может зачеркнуть века своего духовного развития, не может вернуться в первобытное состояние, не может и не должно отречься от личности, свободы воли и творчества, чтоб превратиться в пассивно – бессмысленное стадо. Толстой не верил в человека, отвергал «несуществующую свободу» и свой чисто буддийский фатализм прикрывал туманным понятием Провидения. Самое поразительное – это его истолкование могучего религиозно – исторического порыва русского народа в 1812 году как торжества пассивности.
Толстой поставил проблему индивида и «целого», подчеркнул необходимость религиозного обоснования личности – и в этом его огромная заслуга. С него начинается «кризис гуманизма», который в наше время дошел до трагического обострения. Мыслители нашей эпохи, равно отвергая крайности индивидуализма и коллективизма, прокладывают путь церковной соборности.
