Появление «Войны и мира» Толстого (см. краткое содержание и анализ этого романа) вызвало волну откликов читателей и критиков.
Уже выход первых глав первой части романа – «Тысяча восемьсот пятого года» – сопровождался рядом газетных и журнальных выступлений. (Книжный вестник» (1865, № 13, с. 256) сообщал о появлении нового романа, которым, возможно, автору удастся вернуть себе былую популярность. «Позднейшие произведения Толстого, — отмечал рецензент, — не произвели и десятой доли того впечатления, которое досталось в награду первым». «Санкт-Петербургские ведомости» (1865, № 178) пророчили Толстому успех: «Наблюдательность его до того разнообразна, до того смело проникает в самую глубь предметов и типов, что мы вправе ожидать от автора «Детства» и «Отрочества» еще очень многих томов, подобных изданным по объему и несравненно лучших еще по содержанию, в чем убеждает нас последнее произведение гр. Л. Н. Толстого… Таких вещей давай бог больше!»
Но вскоре раздались сомневающиеся, недоуменные голоса. Непонятным показался новаторский по своей природе жанр нового произведения, которое нельзя было назвать «ни повестью ни романом, ни записками, ни воспоминаниями» («Голос», 1865, № 93 от 3 апреля). Та же мысль была высказана в «Книжном вестнике»: «Сам автор, по-видимому, не знает, как определить свое произведение; в заглавии сказано просто «1805 год» графа Льва Толстого; и действительно, это не роман не повесть, а скорее какая-то попытка военно-аристократической хроники прошедшего» («Книжный вестник», 1866, № 16–17 с. 347).
Только в 1867 году появилась первая обстоятельная статья о романе, написанная Н. Ахшарумовым. Автор отнес «Тысяча восемьсот пятый год» к числу редких по своей художественной силе произведений русской литературы, но высказал предположение о том, что Толстой был ограничен случайным запасом рассказов, воспоминаний, «сгруппированных вокруг какой-нибудь семейной хроники или частного дневника» («Всемирный труд» 1867, № 6, с. 132, 134).
Н. С. Лесков позднее остроумно заметил, что в отношениях с критикой Толстой проявил «характер», не обращая внимания на ее нападки и продолжая спокойно идти своим путем. Это было, однако, не совсем так. Толстой внимательно относился к критическим высказываниям, пытаясь найти в них для себя рациональное зерно. Не случайно в мае 1866 года он просит Фета откровенно и «порезче» формулировать свое мнение о «Тысяча восемьсот пятом годе». Характерна также эволюция замысла его статьи «Несколько слов по поводу книги «Война и мир». В последней ее редакции Толстой энергично отстаивал свои художественные принципы, в частности мысль о том, что сочинение его не «мемуары», а герои не являются портретами реально существовавших или существующих лиц.
Нередко высказывалось недоумение по поводу того, что Тургенев, с его художественным вкусом, так и не смог по достоинству оценить в первый момент, в 1865–1866 годах, «Войны и мира».[1] Дело, однако, в том, что Тургенев в 1865–1866 годах говорил не о «Войне и мире», а о тексте «Тысяча восемьсот пятого года». Характерно, что сам Толстой был искренне благодарен Тургеневу за его замечания, переданные ему Фетом (т. 61, с. 138), и, несомненно, учитывал их в своей дальнейшей работе. Чувство меры Тургеневу не изменило: по черновой редакции двух первых частей первого тома романа, которая будет подвергнута автором затем не просто стилистической правке, но во многих случаях коренной переработке, он не мог судить об общем художественном целом, да оно в те годы находилось еще в процессе своего становления. К тому же и в тексте «Тысяча восемьсот пятого года» Тургенев называл некоторые сцены «удивительными».
С весны 1868 года общий тон его отзывов резко меняется: перед ним главы «Войны и мира», прошедшие суровую авторскую правку. И хотя Тургеневым упорно повторяются его критические замечания об историческом элементе в романе, о манере психологических описаний, он с неизменным воодушевлением говорит о первых трех томах «Войны и мира» («озноб и жар восторга», «великое наслаждение», «красоты первоклассные»)[2], а в первом же своем печатном отклике называет «Войну и мир» произведением, стоящим «едва ли не во главе всего, что явилось в европейской литературе с 1840 года»[3].
В течение 1867–1870 годов, то есть по мере выхода в свет «Войны и мира» и знакомства с романом читателей, становился все более очевидным исключительный успех книги.
Уже первые три тома, появившиеся в декабре 1867 года, вскоре получили весьма благожелательные оценки в печати. «Отечественные записки» Н. А. Некрасова откликнулись на роман статьей Д. И. Писарева «Старое барство» (1868, № 2). Критик отметил прежде всего «правду, бьющую живым ключом» из самих картин, образов, неотразимых по своей убедительности, яркости, разнообразию, «превосходной отделке». Он назвал роман «образцовым произведением по части патологии русского общества» и в объективности художественного изображения видел громадную обличительную силу произведения Толстого. К сожалению, работа над статьей не была завершена (Писарев погиб 4 июля 1868 г.). Критическая направленность его оценок совпадает с более ранним отзывом M. E. Салтыкова-Щедрина, переданным мемуаристкой: «А вот наше, так называемое, «высшее общество» граф лихо прохватил»[4]. В шестом номере «Отечественных записок» за 1868 год появилась статья М. К. Цебриковой (Николаевой) «Наши бабушки», посвященная анализу женских образов романа, «замечательных по глубине, верности психологического анализа и жизненной правде». И здесь отмечалась исключительная смелость автора, «берущего жизнь, как она есть», не останавливающегося перед самыми ее неожиданными проявлениями.
Противоречивую трактовку первых трех томов романа дал П. В. Анненков в статье «Исторические и эстетические вопросы в романе гр. Л. Н. Толстого «Война и мир» («Вестник Европы» 1868, № 2). Он обратил внимание на многоплановую композицию «Войны и мира», включающую в себя и изображение нравов «новой России», и великие исторические события, и портреты государственных деятелей, и картины быта. Особенное восхищение Анненкова вызывали батальные сцены, «ни с чем не сравнимые». Но критические его замечания оказались крайне субъективными. Художественные просчеты автора он увидел в том, что недостаточное внимание уделено «романической интриге», что не показан «процесс развития» героев, а в самом их изображении нет полного слияния с духом эпохи, что, наконец, слишком большое, по его мнению, место занимают в произведении исторические факты, в то время как «во всяком романе» они должны стоять «на втором плане» и т. п.
Если Анненков оценивал роман, главным образом, с точки зрения традиционных литературных канонов и норм, то Н. Н. Страхов и Н. С. Лесков в своих статьях, печатавшихся в 1868-1870-х годах, прежде всего стремились определить значение «Войны и мира» именно как нового слова в литературе. По выходе в свет последнего тома «Войны и мира» Страхов, печатавший свои статьи в журнале «Заря», назвал произведение Толстого «гениальным, равным всему лучшему, что произвела русская литература», хотя он порой «подгонял» систему образов романа под славянофильскую теорию, а его идейно-художественный центр увидел в изображении «семейных отношений». Н. С. Лесков в своих анализах (его статьи печатались в газете «Биржевые ведомости» в 1869-1870-х годах) сумел схватить существеннейшее в романе — изображение автором «народного духа», и определял роман как эпопею великой народной войны, нашедшей наконец своего певца.
Радикальной критике 60-х годов роман пришелся не по душе. Д. Д. Минаев, В. В. Берви (Н. Флеровский), Н. В. Шелгунов, журнал «Искра» сурово критиковали Толстого за «апологию барства», не уловив в его произведении яркой обличительной тенденции.
Резко отрицательную позицию в отношении «Войны и мира» заняли консервативно настроенные литераторы. А. С. Норов, академик, бывший министр просвещения, участник Отечественной войны 1812, был оскорблен в своем «патриотическом чувстве» романом Толстого («Военный сборник», 1868, № 11). Князь П. А. Вяземский, забывший вольнолюбивые увлечения молодости, в порыве негодования называл роман «протестом против 1812 года», а Толстому давал кличку «нетовщика» по имени секты, члены которой рубили головы друг другу. Толстой, по мысли Вяземского, желал обезглавить великую эпоху русской жизни («Русский архив». Год седьмой (1869). М., 1870, с. 186).
Противоречивые (часто взаимоисключающие) суждения литературной критики[5] не сказались на огромной популярности романа в читательской среде. Не было еще закончено его печатание, как потребовалось второе издание романа. Фет, Тургенев, Гончаров, Достоевский отмечали «Войну и мир» как замечательное произведение реалистического искусства. Роман становился для современников выдающимся явлением не только культурной, но и общественной жизни.
В 1879 году вышел французский перевод «Войны и мира», выполненный И. Паскевич. Затем последовали издания романа в Германии, Дании, Америке, Англии, Венгрии, Голландии, Чехии, Швеции, Болгарии, Сербии, Италии, Испании. «Война и мир» положила начало всемирной известности Толстого. И. С. Тургенев в январе 1880 года писал редактору французской газеты «Le XIX-е Siècle»: «Это великое произведение великого писателя, и это — подлинная Россия».
[1] «Трудно себе представить, — писал В. Срезневский, — что он (Тургенев), при всей своей проницательности и ясности ума, не понимал Толстого» (Л. Толстой. Полн. собр. худож. произв., т. 7, М.—Л., 1930, с. 375).
[2] Письма Тургенева П. В. Анненкову, И. П. Борисову в феврале — марте 1868 г.
[3] Статья «Несколько слов по поводу «Отцов и детей» (1869).
[4] Т. А. Кузминская. Моя жизнь дома и в Ясной Поляне. Воспоминания, изд. 3-е. Тула, 1958, с. 343.
[5] Свод «отзывов современников» о «Войне и мире» см. в кн.: Н. Н. Гусев. Л. H. Толстой. Материалы к биографии с 1855 по 1869 год M, Изд-во АН СССР, 1957, с. 813–876.